Снежана. Повесть о странной любви

Вечерело. Закатные лучи солнца стелились над гладь озера, кое где уже придавленные надвигающейся грозовой тучей. Когда Константинов вышел из дома, над озером вдали уже нарисовались длинные серые струи, изгибающиеся по ветру. Там, далеко, было ветрено, но в посёлке на берегу наступило то удивительное безветрие, которое часто предваряет наступление грозы.

 Нужны было съездить за приятелем, который давно уже собирался к нему на рыбалку, да вот наконец собрался, и поезд его приходил на небольшую железнодорожную станцию через час. Езды до станции совсем немного, но Константинов решил зайти в магазины на станции и пополнить съестные и прочие припасы.

Несколько капель дождя упали, пока шёл до гаража. Дождь для поездки не помеха, особенно с некоторых пор, когда на берегу озера, на окраине посёлка выросла огромная усадьба какого-то чиновника из областного города. Константинов не интересовался, кто это такой – своих дело достаточно. Строят и строят. Теперь везде строят.

Выехал из гаража, и дождь застучал по стеклу. Ну надо же… И какой дождь! Обычно ездил к шоссе прямиком, немощёной улицей посёлка, но в дождь не хотелось пачкать машину брызгами от луж и свернул к той самой околице, где выросла усадьба. Там почти от самого уреза воды, вдоль всего забора и до самого шоссе была проложена асфальтовая дорога тем самым богатеем, который пополнил число жителей посёлка.

По шоссе машину не так запачкаешь. Выехал. У центрального входа в усадьбу маячила женская фигурка. Дождь продвигался быстро, захватывая всё новые территория, и вот уже над женской фигуркой вспыхнул цветастый зонтик.

Константинов прибавил скорость и, притормозив возле женщины, распахнул правую дверь:

         – Если на станцию, подвезу. Что мокнуть? Садитесь.

         – Да меня должны отвезти. Жду машину, – ответила женщина.

         – Пока дождётесь, до нитки промокните. Садитесь. И мне веселее ехать. Приятеля еду встречать.

Женщина чуточку пригнулась, сверкнула карими глазами, мгновенно изучив того, кто предлагал подвезти, и весёлым, мелодичным голосом сказала:

         – А, пожалуй, и воспользуюсь. Отчего – нет.

         Она быстро села, одновременно сложив зонтик, закрыла дверь и повернулась к нему:

         – Благодарю вас.

         Машина сорвалась с места и стеклоочистителя заработали с большей скоростью, сбрасывая потоки воды.

Женщина была с виду совсем молода, хотя, конечно, от юности уже какое-то расстояние было проделано. Приятное лицо, приятный цвет лица, волнистые волосы, не короткие и не длинные. Они рассыпались по плечам, выпущенные на свободу.

– Вы – местный? – всё же спросила она, видимо, для собственного успокоения, всё же под вечер, да перед непогодой оказаться в плену быстро мчавшейся машины, наверняка устроенной так, что без водителя и двери не открыть, немного опрометчиво. Он усмехнулся:

– Как вам сказать?! Теперь в некотором роде да. А так – полковник запаса, то есть военный пенсионер, хотя пенсионером себя назвать трудно. Вы же, наверное, знаете, что военные на пенсию выходят рано. Ну а теперь здесь живу почти безвылазно. Во-он мой дом…

Машина как раз выбралась на взгорок и открылся весь посёлок, дома которого вдоль некоторого подобия улиц спускались к озеру:

         – Вон тот, двухэтажные под красной крышей с мастерской художественной.

         – Вижу. Красивый дом. Вы – художник?

         – Я, военный, до мозга кости. Причём самый настоящий – специальность общевойсковая командная. Но с юности баловался кистью. Ещё в суворовском пристрастился. Сначала стенгазета, ну а потом… Словом, есть такое хобби.

        – А я, – оживлённо откликнулась она и тут же, несколько сменила тон, – Увы. Я простая уборщица, или как теперь говорят – помощница по дому. Ой, заговорилась я. Надо позвонить водителю, а то напрасно за мной приедет, будет ждать, да и хозяев теребить.

        Она набрала номер и быстро сказала:

        – Петечка, это я, Снежана. Сегодня меня не надо отвозить. Я уже в дороге.

        И, выслушав ответ, пояснила:

        – Хозяева выделяют своего водителя для встречи на станции, ну и для отправки назад.

       – Каждый день?

       – Нет-нет, у меня такой график – с понедельника по пятницу. Так что в понедельник приезжаю и в пятницу уезжаю. Всю неделю вкалываю, а живу в гостевом домике.

       – И муж терпит такой график? – спросил Константинов, уже не без определённого интереса – барышня нравилась всё больше и больше.

       – Муж? Муж – объелся груш, – сказала она и засмеялась, так и не ответив на интересующий вопрос.

       И тут же перевела разговор на другую тему:

       – Ну а вы? Моё имя слышали. А ваше?

       – Николай.

       – Николай, а…

       – Без всяких «а», – просто Николай.

       Она с хитринкой посмотрела на него и спросила то, о чём он её спрашивал:

        – Жена не будет сердиться, что посторонних женщин подвозите?

       Это его развеселило, и он ответил ей в тон:

       – Жена? Ну, скажем, жена тоже объелась этих самых груш.

       Дружно рассмеялись.

       Константинову было с ней легко, просто и весело. И ей тоже было с ним весело и комфортно.

        Дорога шла лесом. Асфальтовая дорога, которую давно уже не ремонтировали. Тот участок, который был проложен до неё от усадьбы, отличался как небо и земля. Ни рытвинки. А тут сплошные выбоины. Что ж, видимо, у иных богатеев возможностей больше, нежели у местных властей, у представителей которых, кстати, тоже зачастую средств больше, чем в их конторах. Конечно же не случайно и конечно же не всегда праведно так оборачивается.

 Бывают такие попутчицы, что вот, казалось бы, ехал и ехал бы вечно. Не хочется расставаться. Но куда денешься? Вон уж и башенки живописного строения станции впереди показалось. Удивительно, откуда такое роскошество взялось – кругом станции как станции. Стандартное жёлтое строение со сквозным проходом от пристанционной площади к платформам. Проход этот – через зал с обшарпанными скамейками и служебной дверью, да ещё окошечком кассы в стене. Вот и весь интерьер. Даже далеко не на всех станциях есть что-то наподобие буфета. Поезда здесь останавливаются редко – проносятся дальние, скорые, которых тоже немного. Ну а на более короткие расстояния ходят составы с вагонами типа тех, что у электричек, но на тепловозной тяге.

         – Вот и приехали, – не скрывая сожаления в голосе сказал он.

         Она уловила интонацию, улыбнулась и сказала:

         – Огромное вам спасибо. Не дали погибнуть от стихии.

 Он осмелел. Нет, не настолько, чтобы попросить телефон, а ровно настолько, чтобы предложить ещё одну приятную для него услугу:

         – В котором часу прибываете сюда в понедельник?

         – В девять тридцать.

       – Отлично. Я как раз буду приятеля провожать. Он только на выходные порыбачить приедет. Так что его провожу, а вас встречу.

       – Там же долго ждать придётся. Утренний поезд рано уходит.

       – Ничего страшно. По магазинам надо будет пройтись. Так что Петечку можете не вызывать.

       – А точнее, могу отменить, потому что он здесь в девять тридцать без вызова. Могу отменить? Точно?

       – Совершенно точно!

Он сказал неправду. Приятель должен был уехать в воскресенье, а не в понедельник. В понедельник же он решил специально съездить за этой барышней. В мыслях вертелось и крутилось одно – как бы с нею познакомиться. Ну не спросишь же вот так, с первого раза, номер телефона. А если будет резонный вопрос: а зачем вам? Неловкость, да и только. Поспешишь – людей насмешишь, а если точнее, то просто сорвёшь задуманное.

Конечно, нравы ныне упростились, конечно, ни он, ни она совсем не дети – присмотревшись, он определил, что ей всё-таки за тридцать. Просто очень, очень хорошо, очень молодо выглядит. Ну а лишняя поездка даёт лишний шанс. К тому же само её согласие на встречу в понедельник кое-что да значит.

Они вышли из машины, ставили на ступеньки большого, приземистого, вытянутого вдоль платформы здания, коричневого цвета, явно не каменного, а деревянного. Внутри буфет. До её поезда ещё минут тридцать, до поезда приятеля – час.

          – Кофе? – предложил он.

          – Здесь вряд ли подадут кофе – скорее что-то непонятное. Лучше просто мороженое. Вон, едва дождь прошёл – опять парилка, а уж в вагоне… Это вам не «Красная Стрела».

Взяли разноцветные шарики, встали за стойку, вполне приличную. Вообще эта станция приятно удивляла. Ему всё недосуг было выяснить, откуда тут такая красота.

       – Расскажите о себе? – неожиданно попросила она.

       – О себе? Что вас интересует? Всего так вот накоротке не расскажешь, – ответил он, покачав головой.

       – Вы были военным?

       – Был – сказано неверно. Если человек военный, настоящий военный – это на всю жизнь. Ровно, как и другое. Если нацепил погоны приспособленец, то он, что в кадрах, что в запасе – ну как бы сказать помягче – ладно, скажем просто не военный.

       – Ну а вы?

       – Я окончил Калининское суворовское и Московское высшее общевойсковое командное училища. Ну и служил в строю. Командовал мотострелковыми взводом, ротой, батальоном, полком. Это основные должности – занимал, как бы так сказать, промежуточные – начальника штаба, заместителя. Да, разумеется, окончил ещё и Военную академию имени Фрунзе.

        – Это послужной список. А просто о себе? Почему вдруг здесь оказались? Служили-то, небось, далеко отсюда?

        – И далеко служил и…, – Константинов улыбнулся, – Вот если по этой дорожке проехать пару километров, – он указал убегающую в лес асфальтовую ленту, – будет одна войсковая часть. Ну теперь-то секретов нет. Всем известно, что там арсенал. А когда-то была база боеприпасов. Так я командовал отдельной ротой охраны этой базы. Ну и прикипел к этим местам. Красота-то вокруг какая!

        – Да, красота. Согласна с вами. Ну а ещё…

        – Думаю, ещё будет время рассказать? – ответил Константинов.

        – Вы так полагаете? – спросила с хитринкой в уголках глаз.

        – Так ведь нам предстоит ещё дорога утром в понедельник от станции до хоромов, в которых служите.

        – Ой, так ведь уже поезд мой. Слышите?

        – Идёмте, провожу до вагона.

Когда она уже ступила на подножку – платформы на станции низкие, не то, что в пригородах больших городов – он взял в свою ладонь её узкую изящную ручку и понёс к губам.

        – Ну что вы, право. Смущаете. Приберегите для барышень вашего круга, – и хитровато улыбнулась.

 «Вот тебе и уборщица, – подумал он, когда тепловоз дал свисток, и состав медленно тронулся с места, поскрипывая рессорами вагонов. – Что-то здесь не так. Может пошутила. На самом деле родственница этих вот новых поселенцев? Но для чего выдумки? Для чего маскарад?».

С другой стороны, что удивительного? Однажды он разговорился с парикмахершей, которая делала ему простейшую причёску в салоне. Перед уходом сказал, что, мол, если бы встретил где-то в другом месте, не поверил бы, что парикмахер. А она ответила, что на самом деле окончила Московский авиационный институт. Но… Детей надо кормить. На инженерный оклад не прокормишь.

 Да, мир свихнулся. Что ещё тут скажешь? Ну а тут оплата уборщицы небось повыше, чем в каком-то даже очень важном госучреждении.

 Он вспомнил о магазинах. Прошёл по близлежащим, купил то, что наметил. Сложил в машину и скоро показалась из-за поворота жёлто-красная мордашка тепловоза.

 Приятеля своего он увидел сразу, издалека. Это был Пашка Гончаров, который в любом возрасте и в любых чинах и званиях так и оставался для друзей Пашкой.

 Дружили они с курсантской скамьи. Оба суворовцы, только Павел Гончаров окончил Московское суворовское военное училище. Потом их жизненные пути сходились и расходились. Служба. Шли по службе примерно вровень. Вот и теперь оба полковники запаса.

 Павел сразу, как всегда, обрушил конфиденциальные новости из военного ведомства, с которым он продолжал держать самые тесные контакты.

        – Ты представляешь, многих стали призывать из запаса. Новый министр по-настоящему армию возрождает. Вновь формируются дивизии мотострелковые и танковые…

        – Да уж я догадался. Новости слушаю иногда, – ответил он и прибавил: – Только иногда. Вообще удивительно. Помню как-то возил секретную почту из штаба дивизии в Москву. Всё как положено – при пистолете и патронах… а весь секрет в наименовании дивизии и полков… А, помнится, когда начальником караула заступал, девчата городские звонили и напрямую спрашивали – ты, мол, из какого полка, четыреста двадцатого или четыреста восемнадцатого. Ну и так далее.

       – Помню… И у нас такое случалось. Ну так что, рыбалка есть?

       – Именно рыбалка, а не пьянка в сапогах. Хорошая рыбалка.

       – Выловил кого-нибудь? – спросил Павел.

       – Только что. Проводил одну рыбку очень занятную. Но я серьёзно. Когда хочешь отправиться? У меня всегда всё готово. Можно на мыс, можно на острова.

       – Ну не сегодня.

      Незаметно приехали в посёлок.

       – Ты смотри?! Кто это у вас тут такие хоромы отмахал?

       – Из Н-ска кто-то. Вроде как чин большой. Но я не интересовался. Так, мужики поселковые судачили на лодочной стоянке. Работа у них появилась. Радовались.

Два дня друзья рыбачили, ходили на моторке по озеру. Вечером в воскресенье Константинов посадил Павла на поезд, а утром в понедельник помчался встретить загадочную уборщицу Снежану.

 Она выпорхнула из вагона, огляделась и, увидев его, помахала рукой.

       – А я уж гадала, не передумали ли встречать?

       – Как же можно?! – удивился он.

 Снежана была в нарядном лёгком платье, приталенном, подчёркивающем её фигуру, нормальную, женскую, вовсе не иссушенную диетами и глупыми мыслями о стройности, доводимой до…, как говорят в журналистике, хорошо отредактированной сосны.

       Он залюбовался, потом встряхнулся и, подхватив её дорожную сумку, повёл к машине.

       Сразу начать какой-то разговор сложно. Снежана снова коснулась встречи:

        – Думала, звонить Петеньке или не звонить…

        – Как видите, я не бывший военный! Едемте.

        – Да, в десять ровно я должна быть переодета и готова к работе, – и без паузы, – как ваш приятель. Рыбалкой доволен?

        – Вполне. Даже пару больших рыбин увёз. Больше, конечно, для экзотики. А вы любите рыбалку? – спросил на всякий случай.

        – Только не виде пьянки в сапогах. А так что ж, интересно. Удочку в руках держала, но серьёзно не рыбачила.

        – О пьянках и речи нет. Природа таких безобразий не терпит.

        – А говорят военные большие любители? – заметила она.

        – Встречают таковые, но не чаще, чем на гражданке, – возразил он.         

        – Ну так вы обещали рассказать о себе…

        – А вы, помнится, хотели посмотреть мои скромные творения, – напомнил Константинов.

        – На рассказ то время у нас есть, а вот на творения…

        – В любой день вечерком. Ведь не сутками же вы вкалываете…

        – Не-ет, – протянула она. – Что скажу? Куда отправилась? Они такого не любят. Отдыхай, но в пределах усадьбы.

        – Крепостная что ль, – усмехнулся он.

        – Нет, нет. Отношение вполне нормальное. Просто не хотят контактов с местным населением. Скрытны. Хотя и не знаю почему. Хозяин, как будто,  бывший военный. – Она вспомнила его замечание, сделанное в пятницу, и поправилась: – Ну, может, и не бывший, во всяком случае, на пенсии. Или как там – в запасе… Генерал.

        – Вот как?! Интересно, – сказал Константинов. – А фамилия?

        – Наумов.

        – Наумов? Гм-м… Кажется в Н-ске был облвоенком с такой фамилией. Интересно… Он или не он?

Константинов не стал говорить, что если этот тот самый Наумов, генерал Наумов, то уж точно маловоенный. Из приспособленцев, прорвавшихся в армию не через базовые военные училища, а какими-то окольными путями. Хорошо ещё если через военную кафедру гражданского вуза, а то ведь и ещё как-то – через курсы младших лейтенантов, которые периодически возникали, потому упразднялись. У Константинова, когда довелось командовать отдельной ротой охраны базы боеприпасов, был такой замполит. Отслужил в Кремлёвском полку срочную, даже к на пост номер 1 ходил, а потом курсы и кто-то сунул на должность, не слишком интересную, скромную и упрятанную в леса. Ну да ничего. Работал. И неплохо работал. Потом следы затерялись.

 Константинов поспешил перевести разговор на темы, не касающиеся места её работы. Не стоило интересоваться хозяевами усадьбы и провоцировать Снежану на рассказы о них. Ему ни к чему, а ей – небезопасно. Слово не воробей – коли слово не там вылетит, то и она вслед за ним вылетит с работы. Хотя, конечно, что же это за работа для такой милой барышни. Нравилась ему Снежана всё больше и больше.

        Когда впереди замаячил дворец за высоким забором, он предложил: 

        – Давайте-ка я в пятницу вас отвезу, ну а если не возражаете, перед тем заглянем ко мне – покажу свои бессмертные творения.

        – Уже не скромные, а бессмертные? – засмеялась она.

       – Боюсь, что скромные вы и смотреть не станете, – тоже, смеясь, ответил он.

       – Что ж. А если приму предложение? Не навлеку на себя чей-то гнев? – спросила, пристально глядя в глаза.

       Очень ей хотелось выяснить его семейное положение. Это свидетельствовало о том, что она скорее всего не замужем.

Отметить для себя он это отметил, да вот только не знал, для чего ему это нужно. Хотя, конечно, всегда интересно, кто перед тобой и насколько связан всякими разными путами. Пригласить то он пригласил – так, спонтанно получилось. Но вот что из этого приглашения может выйти, представления не имел – даже примерно не мог предположить.

Он остановился не у самого входа в усадьбу, а чуть дальше, как бы случайно мимо проскочил. На самом деле просто не хотел попасть на камеру видеонаблюдения. Не за чем было ей выходить из его машины под камерами – только лишние вопросы.

Всю неделю Он с нетерпением ждал пятницы, самому себе удивляясь. Ну, право, что уж здесь такого. Миловидная барышня. Но… не актриса, не журналист или писатель, не училка или врач. А уборщица. Нет, конечно, надо считать, что всякий труд у нас в почёте. Надо… Но считать так всё же трудно. Часто задавал себе вопрос, для чего такое знакомство? Какова цель? Соблазнить молодую приятной наружности барышню? Ну а дальше? Соблазнить и выпутаться из этой истории?

Впрочем, действительно ли уж так мучили его подобные мысли? Скорее мелькали на мгновение и сразу исчезали.

 А между тем было ведь ему чем заняться. По утрам выходил на озеро, делал заплыв, потом лёгкую зарядку на берегу, пробежку по грунтовым тропкам, с пробивающейся сквозь утоптанный наст травкой. И домой, кормить четвероногого друга, затем завтракать. Ну а потом – потом наверх, в свою художественную мастерскую. Для чего он занимался в общем-то бесперспективным в наше время делом? Вовсе не для перспективы. Когда, скажем, писатели начинают сомневаться в своих способностях и спрашивают у руководителей семинаров, мол, может мне не писать. Ответ один – если можешь, не пиши. Так и здесь. Если можешь, брось кисть. Он уже бросить её не мог.

 Мелькнула мысль: «А что, если написать её портрет? Нет… Не портрет, написать её на фоне озера в закатных лучах или напротив – в рассветных. – и сам себе – Ишь, размечтался. Какие ещё рассветные лучи? Ну побудет часок в пятницу и вперед – на поезд. А то ведь, глядишь, придётся и до узловой станции проехаться, если на этой второстепенной ветке поезда уже не будут ходить по причине позднего времени. Да и не факт, что вообще согласится в гости заглянуть. Скажет, мол, везите на станцию, обстоятельства изменились. Или вообще умчится сама с этим самым Петечкой. Ба-а-а. Я ж и номер телефона забыл взять у неё». Такой вариант тоже не исключался, но всё же он верил в то, что уж на часок она всё-таки заглянет.

И он приготовил всё необходимое, а что необходимо – стол! Какой уж там стол летом. Ясное дело – фрукты, шампанское. Ну чай и что-то к чаю. А потом вдруг решил: «Шашлык! Вот что заставит задержаться подольше». Но тут же и подумал: «А это будет означать, что везти придётся не на ближайшую станцию, а на узловую!»

Впрочем, раздумывал недолго. Шашлык замариновал, мангал подготовил. Глядишь, пока картины будет показывать, и прогорят поленца до нужной кондиции.

В назначенный час выехал к тому месту, где высадил её утром в понедельник. Он подъехал, и она вышла почти одновременно. Притормозил, она быстро села на заднее сиденье, закрыла дверь и шепнула:

        – Давайте проедем так, будто на станцию, а там уж вы знаете, наверное, как к вам повернуть?

        – Понял…

Он направился к шоссе, там развернулся, когда уже не был виден от усадьбы и нырнул на просёлок, что вился вдоль околицы. Ещё несколько минут, и въехал в свой гараж с автоматическими воротами.

Вышли уже на территории, не слишком просматриваемой извне.  Конечно, забор был не так велик и монументален, как в усадьбе, но всё же. Дом то строили поселковый деятель. Строил на века. Ещё можно поспорить, чья постройка крепче. Более скромная его, сооружённая ещё при советской власти, или совсем нескромная у этого генерала, сложенная при демократии.

Она немного волновалась, и потому в дороге молчали. Заговорила только здесь, почувствовав себя в полной безопасности.

        – А у вас тут очень мило…

        Он вкратце рассказал, кому всё это принадлежало прежде.

         – Дорогое удовольствие, – сделала вывод, окинув взглядом территорию и дом.

         – Сейчас да, а когда брал, не очень – тогда ещё мода не пришла на отдалённые дачи. Все к Москве жались, а потом получилось, что ни леса, ни реки, ни озерка – одни дома, дома, квадратно гнездовым способом натыканные.

Пёс, как ни странно, враждебности не проявил и даже на всякий случай не облаял гостью. Константинов похвалил его за понимание, и кивнул на мангал, где уже были аккуратно уложены полешки – оставалось только запалить.

         – Пока смотрит мои творения, глядишь, прогорят, ну и можно будет шашлык поставить.

         Она пристально, изучающе посмотрела на него, хотела что-то сказать, но передумала.

        Что хотела сказать? Наверное, усмотрела хитрые замыслы в этаких приготовлениях к товарищескому ужину.

Вошли в дом, она осмотрелась не без интереса. Гостиная, кухня, лестница на второй этаж. Обстановка на сегодняшний день скромная – на советское время вполне…

Он ждал каких-то заявлений, касающихся того, что она ненадолго, что надо спешить и так далее и тому подобное. Ну как же не сделать такие заявления? Как правило, все делали, кто бывал здесь прежде вот этаким случаем.

– Ну вот что, дорогой мой великий живописец, мне всё ясно и понятно. Все приготовления, а особенно шампанское исключают возможность сегодня добраться до поезда. Так? – и не дожидаясь ответа, заключила: – Ну да мы с вами не дети. Показывайте мне мою комнату – вы ведь, наверное, приготовили на всякий случай? Облачусь в дачное – специально взяла, а вот выйти из усадьбы в легкомысленном наряде, естественно, не могла.

 «Хитрюга, – подумал он. – Её комнату? Какая ещё комната, если останется. Хотя… Хотя она права. Что будет, то будет и где будет, там и будет, но персональная комната нужна – это во всех вариантах удобно».

Пойдёмте. Такая вот гостевая комната, всегда готовая к встрече гостей, у него, конечно, была. Поднялись по слегка поскрипывающей лестнице, и он открыл нужную дверь.

Вошла, осмотрелась. Всё достаточно скромно и всё со вкусом.

      – Ну… Теперь позвольте переодеться.

      – Да, да, конечно.

Через несколько минут она вышла в дачном сарафанчике, довольно коротком, оттеняющем её стройные красивые ноги. Он ждал её в комнате напротив, чтобы спросить – сразу в студию или всё же сначала к столу.

       – К столу! Я не стала ужинать на дорожку. Вполне понимала, что у вас без ужина не останусь. Идёмте.

 «Что это, вульгарность простолюдинки? Нет, совсем не похоже. Что-то здесь всё не так. Уборщица? Может, конечно, быть, но уж больно не проста. Больно современна. И больно подготовлена к этаким вот неожиданным поворотам судьбы. Впрочем, какие уж там неожиданности. Два человека – мужчина и женщина – свободные, привлекательные, общительные и ищущие доброго общения. Ясно что этакие вот жеманства: посмотрим картины и по домам, смешны».

 Спустились в гостиную, он открыл холодильник, поставил лёгкую закуску – теперь то, что в столице, что в захолустье – магазины предлагают всё, что душе угодно, причём в глубинке не всегда хуже, что в центре.

       Открыл шампанское, наполнил бокалы, и вместо тоста попросил:

       – Я открыл, как попал в этот край, а как вы?

       – За нас! – сказала она и отпила немного из бокала, пояснив, – После обеда маковой росинки во рту не было. Как попала? Уборщица же. – И тут начала заученно рассказывать свою историю, которая прозвучала как сущая легенда для устройства на этакую вот работу. – Приехала с Украины – я в Измаиле жила. Работала в нескольких домах. Даже в Москве, на Рублёвке. Там и набралась лексикону – не думайте, сразу заметила сомнения, мол, вот так уборщица, речь как у.., ну как у журналистки что ли.

        – Ничего я не подумал, – сказал он, засмеявшись. – Давайте выпьем. Ну и как насчёт студии?

        – Да, да, идёмте…

Она не просто смотрела картины, она их читала. Такое бывает, когда человек развит, когда для него всё, что на полотне не просто намалёванные красоты природы, когда он умеет увидеть через всё это мастера – того, кто не малевал, а писал, вкладывая душу. Через несколько минут осмотра, после нескольких замечаний, он сказал:

        – Ну что же, милая моя гостья. Я бы охотно доверил вам рецензии на эти все безобразия, которые я изобразил.

        – А что такое рецензия? – спросила она, хватаясь за последнюю возможность избежать разоблачения, которого она, впрочем, вряд ли уж очень сильно боялась. Напротив, ей, наверное, уже не очень хотелось продолжать играть роль уборщицы перед таким интересным человеком.

        – Ну уж что такое рецензия не только творческие люди понимают, так что, думаю, к обоюдному удовлетворению, маскарад подошёл подошёл к логическому завершению, – сделал он вывод. – Не могу только сообразить, кто вы? То ли родственница этих господ, то ли – теряюсь в догадках.
– И не догадаетесь. Я действительно нанялась как уборщица, но цель у меня несколько иная.
Они стояли перед большим светлым окном, а перед ними сверкала закатная дорожка, пересекающая озеро. Он вдруг схватил мольберт и, отступив от неё на несколько шагов, сделал несколько штрихов кистью.
– Вот… Вот так я вас и напишу, обязательно напишу. Так продолжайте, я слушаю, что за тайны вы храните?
– Я приехала сюда по заданию издательства, можно сказать, внедрилась. Нужно написать роман о жизни нынешних господ, написать не так, как сейчас это принято, а вывернуть наизнанку все их нравы… Но, сразу прерываю вопросы, которые наверняка у вас возникли. Это будет роман. То есть моим господам, который взяли на работу, ничего не грозит. Никакой конкретики в плане узнаваемости. Это и моя цель, и условия издателя.
– Сложно!
– Ещё как!
– Так вы писательница. Удивительно. Ну как же я не догадался, что вы творческий человек.
– Догадались, – возразила она. – Уверена, что догадались. Просто боялись обидеть разоблачением. И правильно делали. А вот сегодня я и сама хотела разоблачиться…
– Я это только приветствую…
– Не в том смысле.
– В любом! Пойдёмте ставить шашлык, – сказал он, интуитивно чувствуя, что настала пора сделать небольшую паузу, а то ведь что оставалось – всё выяснено, всем всё ясно. Значит… Впрочем, ничего не значит.
Снежана с интересом наблюдала, как он сноровисто нанизал мясо на шампуры, потом всё же включилась тоже в приготовление салата из помидоров и огурцов. Всё на улице. Всё под навесом. А вечер великолепен. Тишь. Нарушают её разве что всплески рыбы на озере. Да и в посёлке всё стихло. Да, это уже не давние советские времена, когда выходила молодёжь на улицу в прямом и переносном смысле. Улица – это как мероприятие какое. Это встреча подростков, юношей, девушек. Молодежи – условно. Тут, скорее, старший школьный возраст. Отроки и отроковицы собирались.
Теперь все по домам сидят. Телеки, компьютеры, айпаты, айфоны. Лень даже, порой, до соседнего дома дойти – переписываются с соседями через интернет или вацапы всякие.
После ужина Снежана вдруг заявила:
– Давайте прогуляемся по берегу озера?!
Он понял. Вечер заканчивался. Впереди было столько неясного… Она оставалась в доме у человека, которому явно очень нравилась, оставалась потому, что и он ей нравился. Так что же? Разойтись по комнатам и всё? Конечно, надо бы так, для приличия. Но… А что же он? Если он даже не попытается как-то изменить ситуацию, значит, просто не хочет её менять. Или слишком зациклен на соблюдении приличия?
Они вышли под звёздный шатёр, прямо над ними висела Большая Медведица. Другие созвездия обычно известны плохо, потому говорят, как правило именно об этом, известном всем изображении ковша из семи звёзд. Ну и млечный путь – млечный путь манит своей туманностью.
Шли рядом, шли молча. Он не знал, стоит ли, нужно ли взять её под руку или обнять. С одной стороны, надо бы, но с другой – это ж прогулка по бездорожью, свободная прогулка по берегу. Совершенно неудобно идти под руку.
– Как же хорошо, как здорово у вас здесь, – проговорила она. – Милый, уютный участок…
– А у них, там, за высоким забором?
– Казёнщина… Что-то не русское, не наше. Газоны, выстриженные, как солдаты первогодки наголо. Всё на англицкий манер, – она произнесла слово англицкий, на манер Нагульного из «Поднятой целины». Посадок никаких нет. Ну там садовые деревья, кусты смородины, малины есть конечно. Мне кажется, остались ещё старые, до стройки. Словом, городской парк.
Остановились недалеко от мостков. Под ногами песочек.
Заметив, что она обратила на это внимание, он сказал:
– Тут всё дно песчаное. Купаться – одно удовольствие. Можем завтра…
– Завтра? А давайте сегодня! А?!. – весело воскликнула она. – Только чур не подсматривать. Я ж без купальника. Вот за тем кустарником в воду войду.
– Не боитесь ночью в воду?
– Так я думаю вы составите компанию?
– Конечно…
– Ну тогда я пошла…
Через пару минут она уже с шумом бросилась в воду.
Он последовал за ней и тоже в чём мать родила.
Она зашла на глубину, поплыла. Он за ней.
– Тут у вас всяких омутов и прочих страстей нет?
– Нет, но всё же ночью лучше далеко не заплывать. И от меня не удаляться.
В несколько сильных взмахов он догнал её, попробовал дно. Было примерно по грудь. Она подплыла ближе, заливаясь тихим, радостным, грудным смехом. Он протянул руку, поймал её и приблизил к себе. Она не противилась. Ещё мгновение и он почувствовал всем свои существом её молодое, гибкое и особенно упругое в воде тело. Потянулся губами к её губам, обнял крепче. Она ответила на поцелуй. И он почувствовал, как расходятся её ноги, охватывая его талию. оставалось только сделать одно единственное движение, и он сделал его, а она, ощутив его в себе, прошептала:
– Не забывай, что мы в воде, – и ещё крепче прижалась губами к его губам и всем телом к его телу.
На берег он вынес её на руках, лёгкую, гуттаперчевую. Поставил на землю возле кустика, за которым она одевалась. Но теперь она не спешила, отступила на шаг, дала полюбоваться своей фигурой и даже пошутила:
– Вот вам и натура… Вот… – она помедлила и завершила: – Вот тебе и пейзаж, – и быстро зайдя за куст, оделась.
Теперь уже вопросов относительно распределения комнат не стояло. Они медленно шли к дому обнявшись. Пёс встретил их радостным повизгиванием.
– Он всех так встречает? – спросила она.
– Нет, только исключительно тебя… За меня радуется.
Она принялась по-хозяйски убирать со стола. Собственно, посуды было совсем немного, и они вдвоём быстро справились с наведением порядка.
– Ну так я в свою комнату?
– В моей интереснее, – возразил он и снова легко подхватив её на руки, понёс вверх по лестнице.
Опрокинув на свою широкую кровать, легко удалил все преграды, которые оказались немножечко влажными от влажного от воды тела. Одновременно разоблачился и сам. Она уже ждала, обнимая и принимая его в себя всем телом.
Он что-то горячо шептал ей, и она отвечала горячим шёпотом. Он шептал слова любви, восхищения, восторга. Она что-то отвечала ласково и нежно.