Кремлевцы: глава первая

 Поворот судьбы

 Золотой километр! Впервые Костя Николаев увидел его, когда их роту во время выезда в Москву на парадную подготовку, привозили в училище на экскурсию. Впрочем, тогда он вряд ли смог рассмотреть его из крытого брезентом кузова огромного УРАЛа. В ту пору для суворовцев выделяли УРАЛы, примерно по одному на взвод. На этих автомобилях возили на парадную тренировку, каждый день после завтрака, затем, в школу, уже после обеда, на ночные тренировки на Красной площади, в увольнение на площадь перед Белорусским вокзалом.

Ну и на редкие экскурсии тоже. Экскурсия в Московское высшее общевойсковое командное училище – дело особое. В 60-е году, о которых, собственно, и идёт речь, выпускникам суворовских военных училищ рекомендовано было поступать в командные училища и прежде всего в общевойсковые и танковые командные. Все командные училища незадолго до того стали высшими. Нет, силком не загоняли, с мнением считались, конечно, но работу пропагандистскую вели постоянно.

И вот курсант Николаев увидел во всей красе золотой километр, о котором к тому времени уже слышал немало, а рассмотрел впервые из окна «Волги» своего дяди, который и привёз его в училище к назначенному сроку.

Золотой километр – асфальтовый луч от МКАД до центральной проходной училища. Но почему золотой? Асфальт-то тёмного цвета. Да, сам асфальт действительно тёмного цвета – даже не назовёшь точно, поскольку с недавних пор так и стали говорить, мол, автомобиль цвета мокрый асфальт и та далее. Но вот обочины этого участка асфальтированной дороги аккуратно посыпаны песком, и не просто песком, а где-то и каким-то образом подобранным песком золотистого цвета. Отсюда и Золотой Километр.

Собственно, рассмотреть-то особо времени и не было… Участок дороги пустой, пешеходная тропинка вьётся где-то рядом, в нескольких метрах, по лесу, а потому и скорость проезда не черепашья, а ведь даже при 60 километрах в час – машина пролетает километр в минуту….

Ну пусть по Золотому Километру скорость поменьше. Пусть не более же двух минут длится вся дорога. А хотелось бы дольше. Вот ведь, казалось бы, и решение принято, и выбор сделан, но так нелегко после отпуска вообще возвращаться в училище, даже уже ставшее родным суворовское. А тут Николаев ехал в незнакомое, суровое, о котором столько тогда легенд ходило. И всё больше таких, что напоминали страшилки.

Машина остановилась на площадке перед КПП. Дядя – Михаил Николаевич – посмотрел на чугунную решётку ворот, на курсанта с красной повязкой на рукаве и штык-ножом на ремне. Покачал головой, да только и сказал:

– Эк, куда тебя занесло. Ну, давай, – и по-родственному подставил щёку для поцелуя.

Николаев вышел из машины, открыл заднюю дверцу и взял с сиденья увесистый вещмешок, отороченный шинельной скаткой. В ту пору у суворовцев по выпуску форму суворовскую забирали, но выдавали полностью весь комплект курсантской формы – и шинель, и парадно-выходной китель, и брюки галифе, и сапоги, и комплект полевой формы, словом всё, что положено курсанту в военном училище.

Николаев посмотрел вслед сорвавшейся с места «Волги», помахал рукой и шагнул к КПП. Дневальный по КПП, кивнул ему:

– С прибытием.

И небрежно буркнул показавшемуся в дверях другому дневальному:

– Принимай очередного…

Второй дневальный был более приветлив, наверное, потому, что на груди его сиял знак с барельефом Суворова – тоже, стало быть, выпускник суворовского училища.

– Какое СВУ? – спросил он у Николаева.

– Калининское…

– Понятно. А я из Ленинградского.

– Ну и как тут? – спросил Николаев с нескрываемым интересом.

– Нормально. Привыкнешь… Давай предписание. Посмотрю, в какую роту ты записан. Так… Николаев…

Дневальный взял список, пробежал глазами и объявил:

– Четвёртая рота, второй батальон… Это в левом крыле здания, на третьем этаже… В главном корпусе. Обойдёшь его слева, вход с той стороны. Через центральный для курсантов хода нет. Запомни…

– Благодарю, – сказал Николаев. – Найду.

Дневальный крепко пожал руку и прибавил:

– Повезло тебе… Четвёртая рота… Там ротный нормальный. А вот, кто в первую попадает, не завидую. Там командир – зверь… Не дай боже попасть к нему.

«Ну вот, хоть тут повезло», – подумал Николаев и пошёл к зданию главного корпуса.

Так началась у суворовца-выпускника Константина Дмитриевича Николаева учёба в Московском высшем общевойсковом командном училище.

Как там у Куприна в романе «Юнкера»? О чём вспоминал юнкер Александров, переступая порог Александровского училища и делал шаг, который явился порогом на пути в новую, ещё не известную жизнь?

«Есть и у Александрова множество летних воспоминаний, ярких, пёстрых и благоуханных; вернее – их набрался целый чемодан, до того туго, туго набитый, что он вот-вот готов лопнуть, если Александров не поделится со старыми товарищами слишком грузным багажом… Милая потребность юношеских душ!

И на прекрасном фоне золотого солнца, голубых небес, зеленых рощ и садов – всегда на первом плане, всегда на главном месте она; непостижимая, недосягаемая, несравненная, единственная, восхитительная, головокружительная – Юлия».

Да ведь это вполне понятно. Было, что вспомнить и курсанту Николаеву, когда он ступил под своды старейшей, как именовали училище, кузницы офицерских кадров.

А старейшим училище было не только потому, что создано указом Ленина ещё в декабре 1917 года, а потому, что явилось как правопреемником Александровского юнкерского училища, того самого, которое окончил Александр Иванович Куприн и жизнь в котором показал глазами своего героя юнкера Александрова, написанного, как сам утверждал писатель, с самого себя.

Лето, прошедшее лето. Сколько всего позади.

Довелось новоиспечённому курсанту Николаеву побывать и в родном Калининском суворовском училище, но только по иному совершенно поводу. А случилось вот что.

Тем, кто оканчивал суворовские училища с золотыми и серебряными медалями, предоставлялось право поступления не только в высшие командные училища, куда суворовцев направляли без экзаменов. Причём в общевойсковые брали сразу на второй курс. Медалистам предоставлялось право поступления в военные академии, правда, не на командные факультеты, а на некоторые инженерные.

И вот Николаев, как кандидат на серебряную медаль, был направлен в Военную академию Бронетанковых войск.

Выпускные роты сразу после выпускного вечера отправлялись на лагерный сбор в знаменитые Путиловские лагеря, которые входили в ведение 32-й гвардейской Таманской мотострелковой дивизии и артиллерийской бригады, дислоцировавшихся в Калинине.

Но Николаев не попадал в этот лагерь, коим пугали всех выпускников – мол, то совсем не наши, родные, суворовские Кокошки, там солдатская служба. Недаром именовался это полевой выход стажировкой в войсках. И мы ещё задолго до выпуска слышали слова на музыку известной песни, начинавшейся словами: «На меня надвигается по реке битый лёд…» Ну а нас на ту же музыку распевали суворовцы старших классов:

«На меня надвигается стажировка в войсках,

Там свобода кончается, наступает устав,

Ах, устав, книжка красная, ты повсюду со мной,

Жизнь ты сделал ужасною для кадета давно.

Но, насколько ужасна эта жизнь, Николаеву не суждено было увидеть. Близилось первенство Вооружённых Сил по пулевой стрельбе. А он был ведущим стрелков в училище. Не так что б уж сильный стрелок, но лучше не было – покинули год назад училище все корифеи в этом виде спорта. Теперь уж они являлись курсантами.

Предстояли сборы, а затем поездка куда-то на Северный Кавказ.

Но, оказалось, что абитуриентам нужно прибыть для сдачи конкурсных вступительных экзаменов в Бронетанковую академию, как называли её сокращённо, в самом начале августа. На соревнования он не успевал.

Руководитель стрелковой команды упросил начальство написать письмо в академию с просьбой разрешить сдачу экзаменов суворовцу Николаеву позже, вместе с офицерами. Офицеры сдавали в двадцатых числах июля, и можно было успеть выступить за училище.

Ответ пришёл резкий и твёрдый:

«Абитуриенту Николаеву надлежит прибыть в академию к 3 июля…»

Хотелось, конечно, съездить на первенство. И шанс был отличиться. Не зря же готовился. Но… Что для академии училище? Делать нечего, пришлось ехать на вступительные экзамены.

Военная академия Бронетанковых войск располагалась в Лефортово, в прекрасном дворце на 1-м Краснокурсантском проезде.

Сдал документы, получил место в офицерском общежитии, что на самой Яузе близ мостика через реку и напротив входа в Парк МВО. Вечером вместе с двумя другими выпускниками Калининского СВУ сходил в Военный институт иностранных языков, который был неподалёку. Даже удалось вызвать к забору из чугунной решётки ребят, которые туда поступали.

Они за забором взаперти. Абитуриенты академии – птицы вольные. Николаеву даже не верилось, что теперь он «белый человек». Конечно, существовали как бы и увольнения в город и всё прочее, то есть слушатель не мог просто так гулять по Москве. Разве что до первого патруля. Но от учебного здания до общежития ходили свободно. Правда, через внутреннюю часть квартала путь лежал, а потом оставалось только перейти улицу.

Да ещё как будто бы, в парк выходить разрешалось свободно. Ведь, в конце концов, в училищах-то не только классы да казармы. Там ещё и территории чаще все в зелени деревьев. А тут. Тут парк. Утром там зарядка. Вечером – прогулка.

Правда, каков порядок всего этого, Николаев пока не знал.

Экзамены! Вот в чём весь вопрос.

Первый – письменная математика.

И сразу казус. Решил два примеру и одну задачку безукоризненно, а на четвёртом вопросе – геометрической задачке, сел намертво. И так её и этак!

Говорили потом, что очень много приехало абитуриентов и чтоб снизить конкурс, слишком выросший, дали одну задачку нерешаемую.

И подтверждение было!

После экзамена отправился Николаев на дачу в Малаховку. Там были у него корифеи, будь здоров. И дядя – родной брат мамы, и двоюродная тётя, дочь бабушкиного брата. Она была золотой медалистской и по окончанию школы поступила, сказать жутко – в МВТУ… И они пытались решить, и ещё корифей один из гостей, в то время там оказавшихся. Ничего не вышло.

Но к остальным трём вопросам претензий не имели. И что же – трояк. Хотя и двоек было очень много. Отсеялось значительное количество.

А потом устный экзамен.

Николаев отвечал очень хорошо, и преподавательница уже занесла руку, чтобы поставить отлично, но тут взглянула – тройка за письменную. А было негласное правило: если трояк по письменной работе, выше четвёрки за устный ответ ставить нельзя.

Вот и ещё одно подтверждение. Один паренёк, кажется, из Казанского СВУ, которому попался тот же нерешаемый вариант, что и Николаеву, что естественно завершилось тройкой, настолько поразил преподавательницу знаниями, что она, посоветовавшись с коллегами, переправила тройку за письменную работу на четвёрку и поставила пять за устный ответ.

Был и ещё один курьёз. По сочинению на потоке поставили только одну пятёрку. Кому бы вы думаете? Представьте, Николаеву.

Когда уже работа была написана, к нему раза два подходила молодая преподавательница. Она следила за тем, чтоб шпаргалок не было, ну и так далее. Раз подошла, просмотрела страницу и сделал знак едва заметный. И Николаев тут же нашёл ошибку. Правила он знал, просто внимательности не всегда хватало. И нередко в суворовском училище за сочинения получал 5\2, а то и 5\1. Отлично за литературу и два за ошибки.

Итак, единственная пятёрка на потоке. Кто-то сказал, посмотрев экзаменационную ведомость, мол, вы, молодой человек, не по адресу.

Ну а потом прибыл в академию представитель управления и предложил всем, кто не прошёл по конкурсу, на выбор два высших общевойсковых командных училища и два высших командных танковых. Общевойсковые – Бакинское и Ташкентское, танковые – Ульяновское и Казанское.

Что оставалось делать? Выбрал Ульяновское танковое. Но тогда же подумал, как бы всё-таки в Московское ВОКУ попасть?

Были, правда, попытки и с академиями. Отец попросил хорошего своего приятеля поговорить с кем-то в приёмной комиссии Военно-инженерной академией имени Куйбышева. Вскоре и результат наметился.

Попросили подъехать к начальнику отдела физподготовки академии.

Ехать пришлось в лагерь академии. Это в Бронетанковой экзамены в городе проходили, а тут где-то на Волоколамском шоссе. На автобусе от метро Сокол путь был не близким.

Каких только попыток не предпринимал, чтобы свернуть с пути, единственно верного в жизни. Почему единственно верного, ясно будет потом, позже.

А пока автобус, лагерь академии и беседа. По баллам в академию проходил. Хотя и в Бронетанковой, и в Военно-инженерной факультеты были чисто техническими. Совсем не боевыми были и мало отличались. Но всё же «Бронетанковая» звучало гордо.

Классификационный билет стрелка-спортсмена первого разряда, участника Спартакиады суворовских и нахимовского военных училищ, а также двух чемпионатов по пулевой Московского военного округа, возымели действие. Начальник отдела физподготовки тут же пошёл к председателю приёмной комиссии, и тот вроде стал соглашаться. Но… вдруг спросил, глядя на Николаева:

– А почему он в курсантской форме?

– Суворовец.

– Что-о-о? Никаких суворовцев.

– Ну, мы же хотели усилить команду стрелков…

– Нет, нет и нет. Только не за счёт суворовцев.

Чем уж так не угодили суворовцы этому полковнику, как запомнилось Николаеву, с обвязанной полотенцем щекой – зуб болел – но только поездка оказалась напрасной.

И тогда сделал последнюю попытку.

Поехал сам в Калининское суворовское военное училище. Начальник училище знал Николаева. Всё же ротный секретарь комсомольский в течение двух лет, а это немало.

И вот тут очередной поворот судьбы, подправлявшей его жизненный путь.

Зашёл Николаев в кабинет начальника училища. Доложил, что прибыл.

А генерал в ответ сказал:

– Давайте документы, ми их переправим.

– А у меня нет документов, – ответил Николаев.

– Где же они?

Николаев рассказал о беседе с представителем Управления военно-учебных заведений и о согласии ехать в Ульяновское высшее командное танковое училище.

– Значит, документы уже там, – сказал генерал. – Я ничего не могу сделать.

Во время разговора в кабинете находился какой-то незнакомый Николаеву полковник – как выяснилось, представитель УВУЗа Сухопутных войск по суворовским училищам.

Он слушал, не перебивая, а потом спросил у генерала, кивнув на Николаева:

– Парень-то хороший?

– Да, комсомольским секретарём был, Почётной грамотой ЦК ВЛКСМ награждён.

Полковник повернулся к Николаеву и спросил:

– А не сбежите из Московского? Там порядки строже, чем в других училищах. Дисциплина! Бывает, что и бегут… И ваши суворовцы не исключение.

– Не убегу!

– Хорошо, Борис Александрович, выписывайте предписание, прибыть двадцать пятого августа. А с документами вопрос решу.

Так Николаев и получил направление в Московское ВОКУ, ещё не знаю, что этот поворот судьбы станет одним из важнейших в его жизни. Вот так, одна случайность за другой направляли его к выполнению главного предназначения жизни, к профессии всей его жизни.

 

 

 

 

—
Николай Шахмагонов