Куженкино (глава четвертая)

Новый учебный год

После окончания проверок и празднования 54-й годовщины Октября, началась подготовка к новому учебному году. Во всех Вооружённых Силах он начинается традиционно 1 декабря.

К этому времени производится ремонт в казармах, в учебных классах, на стрельбищах и учебных тактических полях, в караульных городках, совершенствуется учебная база.

Ну что ж, не случайно же меня назначили на роту, которая сформирована исключительно для несения караульной службы.

Первым делом занялся оборудованием караульного городка, которого в роте, как выяснилось, никогда и не было.

Ну а что можно сделать своими силами? Наверное, побольше, чем описано у Куприна в самом начале романа «Поединок». Прежде как-то и в роте обходились без специально оборудованных учебных мест. Ну а почему бы и не сделать их?

Поделился мыслями с командиром базы полковником Тополевым Лорисом Константиновичем. С политрабочими, как бы отвечающими за роту, говорить было бессмысленно. Они ничего не понимали, а знания, если и были у них когда, все выветрились.

 

Тополев же командир, Тополев – инженер, и что немаловажно, строитель в душе.

Он выслушал и сказал твёрдо:

– Делайте, всё делайте, что задумали. Грех здесь не делать. Любых стройматериалов достаточно.

– Тогда, может, и на стрельбище строение какое-то небольшое соорудить? – спросил я, почувствовав, что надо брать быка за рога. – Вышку мы там, конечно, сделать не сумеем, да и не нужна она. Расстояния небольшие, и так всё видно, а вот помещение, где в дождь или пургу можно людей укрыть, а то и занятия по изучению матчасти оружия провести, надо бы там построить.

– Что от меня нужно?

– Стройматериалы и хотя бы один специалист, а уж ребят мастеровых в роте найду.

Я всегда был максималистом. Если книгу писать, то не одну, а сразу несколько. Если что-то строить, то и караульный городок, и стрельбище, да ещё одновременно и класс оборудовать.

О классе сразу скажу. Появилась идея воссоздать весь охраняемый объект на огромной деревоплите, размерами чуть меньше класса, с таким расчётом, чтобы вокруг могли солдаты стать во время занятий. И ведь нашлись желающие сделать это.

Задумка была такова. На охраняемой территории никакой точности отображения объектов не нужно было, да и нельзя, наверное. А вот периметр охраны, два караульных помещения, заградительное сооружение, внешнее ограждение, его как бы охраняющее, внутреннее ограждение, всё это решили исполнить в миниатюре на плите.

Работа закипела. Мы с замполитом ездили или чаще ходили пешком на стрельбище, смотрели за работой там, даже иногда сами брались за лопаты, хотя их, конечно, тут же спешили уговорить отдать, полагая, что мы работаем в укор сачкам.

Сохранились снимки домика, возведённого на стрельбище, некоторых элементов караульного городка, который сделали сразу за ротной казармой. А вот на удивление прекрасно выполненный макет периметра охраны с махонькими домиками караульных помещений, выполненными почти точно, макетиками караульных вышек, ну и ограждений, так почему-то и не сфотографировали. А жаль. Все проверяющие, которые впоследствии приезжали в роту, восхищались этим изделием.

Между нами говоря, сделано оно было в большей степени ради таких вот восхищений и строчек в отчётах о работе по совершенствованию караульной подготовки. Ведь солдаты и так уже за первые месяцы досконально изучали все эти предметы, но не на схеме, а в действительности.

Но что красиво, то красиво. Да и с молодняком легче было заниматься – наглядно.

Постепенно вникал я и в особенности занятий по боевой подготовке, которые предстояло проводить в роте.

В первые-то месяцы перед самой проверкой целесообразнее было ничего не ломать. А тут другое дело. Близилось начало первого учебного года в должности командира отдельной роты.

Как будто бы много общего, да ведь не совсем. К примеру, по тактике нужно было отработать темы, отличные от тех, что отрабатывались в линейных подразделениях.

Были конечно, обозначены в плане и наступление, и оборона, и встречный бой, но были они, скорее, для того введены, чтобы солдаты, оказавшиеся в этой роте, получили общие знания и навыки в тактике. Ведь после ухода в запас их приписывали к кадрированным соединениям, ну и конечно же, к мотострелковым прежде всего.

Свою особенность имела тема наступления. Оно проводилось для того, чтобы, отбив нападение диверсионных отрядов и групп, направленных противником для уничтожения базы, контратаковать их, и, обратив в бегство, преследовать. Оборона же предпринималась, чтобы, встав на пути противника, стремящегося выйти к базе, не позволить ему выполнить стоящие перед ним задачи.

Встречный бой ведь, иными словами, это наступление на наступающего противника. И тут свои особенности. На базу могли наступать лишь небольшие отряды, выброшенные с парашютами. Вот тут командиру и предстояло решить, идти им навстречу и разгромить во встречном бою, или занять прочную оборону со всеми хитростями предусмотренными, и ждать атаки.

Как же мне не хватало учебного пособия, которое каждому из нас вручили по выпуску в училище. Именно каждому выпускнику подарили пособие по тактике и пособие по огневой подготовке. По огневой подготовке уцелело, и было со мной, а вот по тактике. Сколько лет прошло, а до сей поры обидно. Нужно было видеть, с каким вниманием, с какой любовью к своему делу подготовлено было пособие.

Там и необходимые положения Боевого устава Сухопутных войск, там и тактические нормативы, там и образцы планов-конспектов практически по каждой теме. Словом, всё необходимое для офицера, командира взвода, роты, даже комбата.

Украли это пособие у меня в 1-й отдельной бригаде охраны Министерства обороны. И кто украл! Нет, не солдаты и не сержанты. Им оно ни к чему. Да и не залезли бы они в кладовую роты (каптёрку), не посмели бы вскрыть чемодан офицера, сломав замки.

Но не буду говорить загадками.

В бригаде охраны я попал в роту, где были три офицера (со мной вместе три), имевшие базовое высшее общевойсковое образование. Саша Новиков и Гена Толчин, оба суворовцы-выпускники и оба выпускники Ленинградского высшего общевойскового командного училища имени ЛенСовета.

И три офицера, совершенные неучи. Командир роты старший лейтенант Наумов, высокомерный, наглый, грубый офицер, слабо разбирающийся в таких понятиях, как офицерская честь, как офицерское достоинство. Замполит, кажется тоже старший лейтенант, фамилию не запомнил. Помню только, что тоже совершенный неуч и гнилой человечишко. Ну и лейтенант Кулемзин, из солдат, старательный, тихий, безобидный человек. Потом он, ка слышал, секретчиком сделался, ну и служил там до увольнения в запас.

Естественно, антагонизм. Новиков и Толчин – ребята хоть куда, новая поросль офицерская, уверенные в себе, своих знаниях, способностях, именно уверенные, а не самоуверенные. Знания – через край. Могли и без бумажек хоть сутки занятия вести, только без планов-конспектов это не полагалось. Ну а план-конспект должен быть свежим, к каждому занятию составленный.

Чтобы было ещё ясней и понятней, кто мог посягнуть на моё пособие, придётся рассказать ещё об одном случае.

Как-то ротный Наумов наорал на Сашу Новикова, именно наорал, а не накричал или там повысил голос. Это был его метод, а с методом этим бороться не всегда возможно. Молчи уж и слушай, а то напихает этакий крикун взысканий и будешь потом ходить с ними, пока майора не получишь. Тогда спишутся все снятые взыскания, а без снятых, звания не получишь, так что спишут все. Снимут и спишут. А могут не снять, не списать, вот и сиди, жди у моря погоды

Вышел этот самый Наумов из канцелярии роты, а Новиков возьми, да повтори все его выкрики. Передразнил. Нет, ротный не вернулся и не услышал. Произошло другое. Сашка разошёлся и бросил на стол ротного стопку каких-то тетрадей или брошюр. Бросил, а стекло вдребезги, на мелкие кусочки разлетелось.

Немая сцена и вопрос: что же делать? Утром ротный вошёл и снова в крик. Сашке Новикову пришлось признаваться. Реакция была бурной, а в завершении приказ:

– Где хочешь, ищи, но чтоб через пять дней стекло было.

Ну, вот что тут попишешь? Разбил ведь. Да, действительно, разбил.

– Где ж я возьму? – упавшим голосом проговорил Новиков.

Офицер он не робкого десятка. В будущем и адъютантом послужил, даже у самого Василия Филипповича Маргелова, да и у генерала Сухорукова. И в Анголе повоевал, и в Афганистане побывал с миссией, о которой так и не рассказал. Словом, послал бы подальше крикуна-недоучку. А как пошлёшь. Сашка хоть и раньше меня на год выпустился из ЛенВОКУ, и год уже прослужил, но пока ещё молодым офицером был, а в бригаде иные молодые офицеры оставались молодыми очень и очень долго, даже тогда таковыми оставались, когда их однокашники в линейных дивизиях ротами командовали, а то и батальонами даже.

– Где хотите, ищите! – выкрикнул Наумов. – Но чтобы через пять дней…

Но где же, где можно было в ту пору найти вот такое толстое стекло, которое в ту пору модно было класть на стол, а под ним размещать календари, планы, какие-то руководящие документы. И я в 417 омср такое стекло сразу на стол нашёл. Но там то и искать нечего. Попросил у кого-то из офицеров части, ну и в ответ:

– Присылай бойцов. Скажу рабочим, вырежут, какое по размерам надо.

А у подразделений бригады охраны не было заводов, на которые бы караулы направлялись. С лишней фанеркой, лишним ватманским листом бумаги для оформления целые проблемы.

– Так, где же взять-то? – продолжал Новиков.

– Да хоть укради. Мне какое дело. Даже подскажу где…

И подсказал, видно, уже пользовался. Рота выставляла караул в Штаб Тыла Вооружённых Сил. Есть такое здание, копия ГУМа, только покороче в длину. Оно сразу за ГУМом, возле Храма Василия Блаженного. В основном посты были в этом здании, но три поста за пределами. Два в переулках, а один возле самой площади, которая тогда именовалась площадью Ногина. Там размещалось Военно-топографическое управление, занимая этаж в здании, возможно, рядом с аналогичными гражданскими учреждениями.

И там, во дворе, постоянно лежали какие-то стройматериалы. То ли ремонт шёл, то ли просто там что-то для удобства складывали. Я не был в курсе, потому что только-только стал заступать начальником караула.

– Вот там, во дворе, есть стёкла, именно такие, какие нужны. Точно знаю.

Как быть?

Вот так сразу ночью рвануть туда? Нет, не получится. Дождались, когда заступила в караул наша рота. Хоть какая-то поддержка. Новиков где-то нашёл машину, приехал туда, дождался, когда придёт смена. Двор не был под охраной караула. Часовой стоял на этаже у входа в управление. Но всё же хоть какую-то поддержку в случае чего можно было оказать Сашке, если бы кто заметил, как он тащит это самое стекло.

Просто подгадали проверку постов к нужному времени.

Таким вот образом стекло было водружено на стол ротного.

Никогда ни Гене Толчину, Ни Сашке Новикову, ни мне такая мысль бы в голову не пришла. Хорошо ещё, что стекло утащено было не из-под охраны своего же караула. В 417 омср был случай, когда забрались караульный в склад за рубашками офицерскими, причём в склад, который сами охраняли. Ну и поплатились, заслуженно в дисциплинарный батальон отправились. Тут уж я был непреклонен. Но это тема дальнейших глав.

Ну а в Москве, в паркетной части, где, казалось бы, всё на высоте, да на какой ещё высоте, вдруг этакий вот ротный.

В ту пору я, начав печататься в окружной газете ещё курсантом, стал уже довольно ценным для военной печати военкором, которого готовы были взять сначала в дивизионную газету, а потом и в окружную.

Да вот беда. Могли бы взять из Таманской дивизии, из Кантемировской дивизии, как и из любого другого соединения Московского военного округа. Но из бригады охраны, которая была частью центрального подчинения, взять никак не могли.

И говорили мне постоянно, переведись, мол, в округ, и сразу будешь в газете.

Ну, я и нашёл лазейку, признаюсь, по блату вырвался в округ. Рапорт написал слёзный, мол, не могу без войск, ошибку сделал, что попросился в бригаду. Ветры ратных полей, упоение общевойскового боя. Всё упомянул, да ведь и не лгал особо. Корреспондент-организатор дивизионной газеты ещё как всем этим сыт-досыта. Он и в ротах, и во взводах совсем даже не гость. Он, если надо, и с солдатоми поработает по оборудованию опорного пункта, и в атаку пойдёт с фотоаппаратом и блокнотом. Иначе как напишет, если понятия о тактике не имеет, скажем, после факультета журналистики. А я всё это уже прошёл в училище. Там ведь нас не писать учили, а командовать.

И вот во время учебного лагерного сбора в учебном центре бригады, который располагался в Зюзино, неподалёку от знаменитых Овражек, пришёл приказ о моём откомандировании к распоряжение командующего войсками МВО.

Сообщили мне об этом сразу. Но ротный вдруг начал зачем-то врать, что сам видел выписку о назначении в газету. Не слишком я поверил в это, да и не смог он назвать, в какую такую газету меня направляют.

Потом стал подъезжать издалека, мол, зачем тебе теперь пособие по тактике. Не нужно оно тебе. Оставь нам.

Ну, во-первых, если уж на то пошло, корреспонденту организатору дивизионной газеты такая книга ох, как нужна. Не меньше чем взводному или ротному. Знатоков военного дела у нас много, но именно знатоков по верхам, а не людей знающих.

Нет, значит, нет. Прошёл я с обходным листом. Всё, что нужно сдал, ну и за чемоданом. А он, смотрю, не закрыт. А внутри всё перемешано, и пособия нет.

Я к ротному. А он:

– Да как смеешь? Да кто мог в каптёрку зайти? Сам потерял.

Словом, стал брать на глотку. А что остаётся делать – на воре шапка горит. И старшина и каптенармус были у него свои люди, за водкой в магазин дачного посёлка бегали, другие услуги выполняли.

Ну и что мне было делать? Поди ка докажи хоть что-то. Тем более были уже у меня некоторые сомнения в честности и искренности не только самого ротного. Уверен был лишь в своих друзьях Новикове и Толчине. Это ребята на голову выше всей братии недоучек.

Ну что ж, казалось бы, и не имеет отношение данный эпизод к Куженкину. Да ведь, с какой сторону посмотреть. Думаю, что имеет. Просто вот вам и наглядный пример того, что не место красит человека, а человек – место.

Таких Наумовых в лесном гарнизоне Куженкинском я не встречал, ну разве что политрабочие, конечно, за исключением моего замполита, как-то приближались к ним некоторым образом, но в бригаде было тогда всякой твари по паре.

Я мало успел узнать офицеров других батальонов. Не о них речь. Помню, даже очерк в «Красный воин» написал о старшем лейтенанте Цибуленко, командире одной из рот. Ох, как бесился Наумов, не передать. Очерк большой, на половину газетной полосы – «Если отец герой». Слова из песни помните: «Должен и сын героем стать, если отец герой». А у Цибуленко отец был героем войны, погиб на фронте или умер уже позже от ран, точно не помню. Но командиром Цибуленко, выпускник СВУ и Ленинградского ВОКУ, был блестящим.

Наумов бесился не случайно. Он ненавидел Цибуленко. Бывало прибегал в роту, руки потирая, и радостно выкрикивая, что мол, отлично, всё отлично, у Цибуленко ЧП, теперь будет ему:

«Первое место захотел? Будет ему первое место!»

Конечно, и в Куженкино ждали меня и проблемы, и разочарования, и неприятности, но в первые месяцы командования ротой, всё виделось в радужных красках.

Обещание, данное в дивизии, вернуть меня сразу комбатом после трёх-четырёх лет службы здесь, на очень тяжёлой, по общему мнению, роте, настолько вдохновляло, что я даже какое-то время перестал думать о журналистике. Правда писал, постоянно писал статьи, переходя от простого к сложному, от заметок к очеркам, а то и к аналитическим материалам, насколько тогда можно было таковые материалы писать.

С Наумовым мне довелось встретиться ещё пару раз. Однажды, уже во время службы в журнале «Советское военное обозрение», заглянул к приятелям в журнал «Знаменосец». А там рядом какое-то учреждения было. В нём, как оказалось, служил майор Наумов, причём и должность у него была майорская. Он часто заходил в «Знаменосец», покурить, чаю выпить, ну а я шёл в журналистике в гору. Вот, видимо, друзья как-то фамилию упомянули, ну он и рассыпался в рассказах о том, что это, мол, чуть ли не его воспитанник и что чуть ли не он путёвку в военную печать дал. Послужного списка он моего не знал, быть может, и искренне полагал, что тогда из Зюзина-то прямо и пошёл я по пути журналистскому.

Вот мы и встретились. Он майор и я майор. А в армии есть такой пунктик. Не у всех конечно, а вот у таких «карьеристов», как Наумов. Обидно, если подчинённый тебя догнал в звании, да ещё и опередил в должности. В центральных журналах самая малая категория – подполковник. Так что у меня должностная категория выше была, чем у Наумова.

– Поставил бы бутылку ротному, – начал он нагловато.

Но и мне к тому времени уже было, как говорят, «палец в рот не клади».

– Конечно, да со всем удовольствием. Но с одним условием.

– Это ещё каким же?

– Да вот пособие моё училищное, что сперли в твоей каптёрке, вернёшь, так и поставлю. Оно, пособие это, мне ой как нужно было, когда ротой командовал, что по штату в два раза больше твоей, да и сейчас в журнале, в отделе боевой подготовке.

Есть и ещё одно правило. Бывших своих начальников, точнее не начальников, а тех командиров, что не только командирами, но и учителями были, никогда с собою не равнять. Никогда им не «тыкать».

Помню, прибыл я в Калинин, в 32-ю гвардейскую Таманскую. Ну вот и шёл по городку, а на плацу занятия какие-то проводились, как выяснилось, сборы старшин рот. Там перерыв как раз объявили. И один старшина сверхсрочной службы (тогда ещё прапорщиков не ввели) отделился от строя и ко мне.

– Товарищ лейтенант… Коля, товарищ лейтенант… Коля.

Окликал меня, и не знал, как окликать. Он – старшина, я – лейтенант. Но так ведь это старшина нашей суворовской роты Петушков. Какой я для него лейтенант, и какой он для меня младший по званию.

Обнялись. Служил, он ещё, хотя после выпуска нашей роты уж четыре года прошло, а был Петушков не молодым.

Сколько радости было от этой встречи! Жаль только что в строй его скоро позвали.

Ну да что там, подумаешь, лейтенант. Помню другой случай. Праздновали выпускники-кремлёвцы, более поздних выпусков, 20-летие окончания училища. А я им подарок сделал, стихи к этому дню написал, да и песню успели разучить. И стал я свидетелем такого разговора. Кто-то из выпускников, который был в звании полковника, подошёл к своему преподавателю или ротному бывшему командиру – точно не помню – ну и на «ты» с ним. Мол, в званиях то теперь равных.

Уже за столом, когда первые волны тостов прошли, встал генерал-майор Анатолий Москаленко, тоже из этого выпуска. Он тогда Управление кадров МВО возглавлял. Встал и сказал:

– Слышал я, друзья мои, как некоторые наши ребята к командирам и преподавателям своим на «ты» обращаются. Стыдно! Не важно, в каком мы звании. Пусть я генерал, а ротный мой полковник теперь, да если и не полковник, а и в другом, меньшем звании, он для меня всегда командир и начальник. Всегда. Я верю, что вы все меня поняли правильно.

Но это пример, когда речь о командирах с большой буквы. А здесь, здесь я уже с большим удовольствием говорил «ты», наблюдая, как его коробит и корёжит.

А позднее встретил его уже, когда был я в звании полковника. А он так и служил майором на каком-то тёпленьком местечке. Но тёпленьким то было оно, когда все остальные в войсках в пургу, стужу, в дождь и зной работали. А теперь многие уж далеко не майоры. А ему обидно, что здесь в тепле отстал от них.

Мы, конечно, поговорили немного. А он этаким ревнивым голоском:

– Подполковника то получил?

– Что? Да я уж давно полковник.

Был бы передо мной человек с большой буквы, ушёл бы от ответа, не стал огорчать. Ну а этого добывателя стёкол на рабочий стол путём принуждения к воровству, да организатора изымания учебных пособий из чужого чемодана, видеть то не хотелось, не то что разговаривать.

Словом, есть в офицерской среде и свои законы, негласные. Тот, кто теряет человеческий облик, теряет всё. И никакого уважения к таким.

За один год в бригаде охраны, в блестящей паркетной части, в которой казалось бы должна служить элита – действительно офицеров особо отбирали – я встретил наряду с людьми достойными, к сожалению, и некоторых таких, которые могли и на воровство заставить пойти, как заставил Наумов Сашу Новикова стекло для него утащить. И преступления покрывать, такие как воровство во время несения караульной службы. Да как покрывать, нагло, настойчиво, с угрозами.

Впрочем, тот случай я, конечно, распишу во всех красках. Навсегда врезался он в память в то, ещё светлое и открытое время офицерской юности, в то время начал-начал, когда нужно, просто необходимо, чтобы в памяти оставались только положительные, светлые факты, когда справедливость должна торжествовать во всём, поскольку именно справедливость отношения делает офицеру уверенность в себе.

А каково лейтенанту, года не прослужившему, стоять в кабинете коменданта охраны Министерства обороны Героя Советского Союза генерала Малонога, и упорно лгать по строжайшему приказу ротного и комбата, для которых правдивое слово этого лейтенанта немедленно обернётся очень серьёзными взысканиями.

Каково выслушивать справедливые слова генерала, даже не подозревающего о том, что случилось, неверно информированного соответствующими подчинёнными, стремящимися отвести от себя наказание. Каково выслушивать вопросы генерала:

– Кто же вас учил врать, лейтенант? Вас учили дома?

А дальше, ещё больней:

– Вас так учили в суворовском военном училище?

Но и этого мало:

– Вас учили в Московском ВОКУ?

И что делать? Как отвечать, если предупреждён лейтенант строго настрого тем же самым Наумовым, что если только вякнет, генерал отпустит с миром, ругать не будет, но и не поможет, по службе. А командиры котлету сделают и ротный, и комбат, и командир бригады. Теперь понимаю, что командир бригады, очень приличный полковник, был тоже дезинформирован, что и комбат, уже пожилой, заслуженный подполковник, если и знал всё, то просто устранился. Не хватило смелости ни правду сказать, ни офицера защитить. Понять можно – на выданье был, выслуга и возраст таковы, что хоть завтра в запас. Оправдать невозможно.

Хорошо, что лейтенант тот молодой закалку прошёл в суворовском и общевойсковом училищах, хорошо, что по характеру несгибаем, а то ведь и могла на этом и вера в справедливость исчерпать себя, и желание к службе пропасть.

Ну вот, снова отклонился я от куженкинской темы, да ведь как не отклоняться, если служба в Куженкино опиралась на все перипетии, которые уже случались раньше и которые закаляли для того, чтобы мог справиться со службой таковой.

И пришло понимание того, что чем проще соединение или часть, тем лучше люди. Вот сколько ни пытаюсь сейчас вспомнить подобное в 420-м гвардейском Севастопольском мотострелковом полку 32-й гвардейской Таманской мотострелковой дивизии, ничего не вспоминается.

В бригаде взвод полнокровный, причём взвод по штату больше, чем обычный мотострелковый. В караульных частях и подразделениях штаты продиктованы необходимостью обеспечения охраны объектов. В дивизии и взвод был даже меньше чем взвод в полнокровной дивизии, и служба не совсем понятная, никогда не знаешь, что завтра будет. А вот люди лучше, и служить спокойнее.

А вот в Куженкинском гарнизоне были свои особые преимущества. Конечно, лезли в роту и путались под ногами у ротного некоторые бездельники типа политрабочих, да коменданта части или, как там его, по-моему, начальника строевого отдела. Но они не сидели постоянно, а так, в собственное удовольствие забегали, не помогая, но и не так уж и мешая. Просто нервировали всякими глупостями. Но что касалось офицеров основных подразделений части, что касалось командира, главного инженера, тут по-другому. Главному инженеру и без роты дел хватало. Командир вынужден был вмешиваться, когда нужда заставляла. Ну а у офицеров остальных и у самих забот полон рот. Службы лёгкой не бывает.

А между тем приближалось начало учебного года. Завершались строительные дела. Вырос домик на стрельбище, появился караульный городок за казармой роты. Завершалось изготовление макета.

Занятия по караульной подготовке – были такие в учебном плане –

ежедневные обязательные инструктажи перед заступлением в караул проводились уже на караульном городке. Вы видите их на фотографиях.

И тут мне напомнили, что отпуск-то я очередной пока ещё так и не отгулял.

А когда было отгуливать? Первый офицерский отпуск был в августе сразу послу выпуска. Второй, уже во время службы в бригаде охраны, в феврале. Ну естественно же в феврале. Недаром говорят, «на дворе январь (ну пусть февраль в моём случае) холодный, в отпуск едет Ванька взводный, на дворе июль палит – в отпуск едет замполит.

Опять замполиты попали на острие пера. А ведь я вовсе не хочу отрицать важность политической работы в войсках. Не случайно же всякую политработу враги России вместе с развалом СССР разогнали. Я против тех непонятных случайных людей, которые зачастую оказывались на партийно-политической работе, но вот совершенно так, как это случилось в Куженкинской части.

И вот подошло время третьего офицерского отпуска. Когда его мог отгулять? В начале года вроде не очень хотелось. Только в дивизию прибыл, да и постоянно дёргали предложениями, связанными с переходом в дивизионную газету то Таманской, то Кантемировской дивизий, а то и вовсе пропагандистом полка в Курск сватали.

А в марте приказ. Включили меня как стрелка перворазрядника и участника серьёзных соревнований в прошлом, в стрелковую команду дивизии. И отправили в Путиловские лагеря. Рановато отправили. Стрельбище стрелковой команды ещё от снега не очистилось.

А едва начались регулярные тренировки, как дивизию подняли по тревоге и развернули до полного штата. Ну а после окончания учений состоялось назначение на должность командира роты и направление командовать 417 омср.

Отпуск… Да когда ж в него идти то? Столько дел. Сейчас вот сам удивляюсь, а тогда действительно так думал, действительно фанатом службы стал. И ведь интерес к этой самой службе появился. И успехи вроде как обозначились. Ну, разве ж можно уезжать, ну, справится ли замполит.

Однако в армии всё определено точно. Служба, значит служба, безо всяких «хочу или не хочу». Отпуск, тоже без тех же самых «хочу или не хочу». Офицер не имеет право, как не хотеть работать, так и не хотеть отдыхать.

Начальник медсдужбы части лейтенант Анатолий Захаров, отправляясь в госпиталь за путёвками для офицеров, спросил:

– А тебе путёвку в санаторий взять?

– Возьми, – сказал я без особого энтузиазма.

А ведь он взял. Правда, почти что горящую. Что бы успеть в срок, нужно было выезжать немедленно, чуть ли не на следующий день.

Путёвка была в Судакский санаторий ВВС. Естественно, Захаров передал мне её с известной шуткой. Зимой в Судак едет… Не будем уточнять кто.

Я спросил, как ехать? В чём? Имел в виду: в форме или не в форме. Нашёл, у кого спросить. Захаров, откуда мог знать? Он же пришёл на службу после Калининского Государственного медицинского института на два года. Правда, остался в армии на всю жизнь. Но это потом. А пока он ответил уверенно:

– Военный же санаторий-то. Значит, надо ехать в форме.

Ну что ж, ничего не поделаешь. Надо было собираться.